«Много чанов с засоленной человеческой плотью»
Лжедмитрия активно поддерживала польская знать. Влюбившись в дочь известного польского вельможи Юрия Мнишека Марину и заручившись поддержкой местной аристократии, он обещал им обратить Россию в католичество, отдать полякам Смоленск и Северскую землю, а Марине Мнишек, как будущей супруге русского царя, Новгород и Псков.
Великий голод 1601-1603 годов, который во многом стоил трона Годуновым.
Невзирая на голод и сложное экономическое положение в стране, вступление многочисленной польской свиты в Москву сопровождалось пышными торжествами, пьяными разгулами и щедрыми подарками от Лжедмитрия.
Пир во время чумы
Путь, который Лжедмитрий должен был пройти, устлали красным сукном: от самого дворца до церквей, в которые ему необходимо было зайти. Поверх сукна разостлали еще и парчу в два полотнища. Вначале вышел патриарх, одетый в белую ризу, расшитую жемчугом и драгоценными камнями. Вместе с епископом Новгородским они вдвоем пронесли царскую корону в Успенский собор, за ней последовали золотое блюдо и золотая чаша. Потом вышел и сам Лжедмитрий. Перед ним несли скипетр и державу, а также большой обнаженный меч.
Одежда самозванца была расшита золотом, жемчугом и алмазами, на голове у него была корона, украшенная алмазами и рубинами. В Успенском соборе Лжедмитрия и Марину Мнишек «обвенчали по московскому обряду на глазах всего духовенства, московских и польских вельмож».
Едва царь вошел во дворец, зазвучали литавры, флейты и трубы. «Государя и его супругу подвели к трону, выполненному из позолоченного серебра. Перед троном стоял стол. Внизу также было множество столов, за которыми сидели аристократы. Всех их угощали по-царски (…) Среди музыкантов, игравших на пиру, были поляки, итальянцы, немцы (…) И на пиру было великое веселье», — описывал происходящее один из гостей.
Ходили слухи, что свадьба Лжедмитрия и Марины Мнишек стала первым застольем, на котором появилась вилка. Использование этого острозубого прибора, по словам очевидцев, напугало бояр и духовенство, посчитавших вилку отступлением от традиций и дьявольской забавой.
Кстати, именно из-за вилки возникли подозрения в нецарском происхождении Лжедмитрия: раз государь с государыней едят не руками, а какой-то рогатиной, значит, они никакие не русские и не монархи.
Безудержное веселье, неделю продолжавшееся торжество и последующий отказ супруги царя принять православие все больше подогревали недовольство народа по отношению к самому Лжедмитрию и его правлению.
Возвращенный из ссылки и находившийся при царе Василий Шуйский обратил внимание на поведение монарха, противоречащее местным порядкам во время празднеств. С большим удовольствием царь уплетал польские блюда — в частности, телятину, считавшуюся в то время на Руси «поганой едой», — да еще и не мыл руки перед трапезой.
Картина «Последние минуты жизни Лжедмитрия I» была написана Карлом Венигом в 1879 году.
Все это сопровождалось разгулом поляков, оскорблявших местных жителей и насиловавших русских женщин, и в итоге привело к заговору против царя. После убийства Лжедмитрия последовала жесткая расправа над его телом. Иноземцев, приближенных к царю, изгнали. Но все это не положило конец Смуте.
После убийства одного авантюриста пошла молва о том, что видели Лжедмитрия — кто живого, кто мертвого, что дало почву для развития дальнейших событий.
Плотоядные эуропэйцы
Один Лжедмитрий сменял другого, шла борьба за власть среди бояр, а поляки все вольготнее чувствовали себя в российской столице. Тем временем народ продолжал голодать.
Когда началось формирование второго ополчения во главе с князем Дмитрием Пожарским и Кузьмой Мининым, люди отдавали последнее, надеясь посадить на трон русского царя и выгнать интервентов из страны. Когда отряды ополченцев дошли до столицы и ворвались в Китай-город, где в то время находились поляки, их взорам предстало нечто ужасное.
Увиденное подробно описал уже упоминавшийся келарь Троице-Сергиевой Лавры Авраамий Палицын, участвовавший в ополчении: «Там было много чанов с засоленной плотью человеческою, а на чердаках много трупов человеческих». То есть человеческое мясо не просто ели — его заготавливали впрок: солили в чанах, коптили на кострах и вялили.
Эти сведения о временах польско-литовской интервенции подтверждает в своих воспоминаниях другой участник событий — польский полковник Юзеф Будзило: «Пехотный поручик Трусковский съел двоих своих сыновей, один гайдук тоже съел своего сына, один товарищ съел своего слугу (…) В общем, кто кого мог, кто был здоровее другого, тот того и ел (…) Об умершем родственнике или товарище, если кто другой съедал такого, судились, как о наследстве, и доказывали, что его съесть следовало ближайшему родственнику, а не кому другому».
Комментариев нет: