Два дня назад прощались с Моторолой — с полковником армии ДНР Арсеном Павловым, героем и символом Русской весны. Прощались по-разному.
В Донецке к гробу с его телом пришли десятки тысячи людей с цветами. Гроб утопал в них. Никто из пришедших не стоял на коленях, как стоят «не рабы», когда по их улицам провозят неудавшихся «панов».
И сын от первого брака нес за телом отца его Звезду Героя.
Донбасс — не их страна
В СМИ, в блогах о Мотороле опубликованы тысячи статей и постов. Одни полные восторга, другие — ненависти.
Хотелось бы, конечно, особо отметить несколько цитат — на тот случай, если их авторы заново начнут разговоры про «оккупированный Донбасс, который надо освободить»:
Игорь Мосийчук:
«Фото [с похорон Моторолы] является красноречивым свидетельством того, что после освобождения Донбасса все граждане Украины, которые поддерживали «русский мир», сепаратистов, террористов, оккупантов, должны быть поражены в гражданских правах, то есть лишены права голоса на любых выборах в Украине!»
Тарас Березовец:
«С многочисленными «официальными лицами» и соратниками по отжиму и грабежам все ясно, но что делают там тысячи жителей ДНР? Украина не может себе позволить им вернуться назад как ни в чем не бывало. Пусть говорят, что это жестоко, но мы не можем себе позволить жить с этими существами в одной стране».
Владимир Парасюк:
«Видели, как много людей пришло на похороны Моторолы? Я не хочу жить в одной стране с этими людьми. Просто посмотрите на фото. О каком диалоге может идти речь? Из-за них война в стране, из-за них погибли тысячи украинцев. А вы говорите «мир». Да, мир, но без этих людей, и только после победы».
Алена Яхно:
«Видели километровые очереди на похоронах рыжего орка в Донецке? Расскажите мне еще про реинтеграцию Донбасса! Расскажите мне об информационной политике! Мол, стоит им включить правильный телевизор, как они все сразу же станут патриотами Украины. Ага! Три раза! Нет! Мы не потеряли Донбасс. Просто он никогда и не был по-настоящему нашим».
Сергей Бондаренко:
«Нужно просто лишить ватных свинособак права голоса. Тем, кто помогал террористам, — срок. И все, половина дегенератов сама свалит за поребрик».
Тут все понятно. По-другому на войне не бывает. Чтобы началась война, хотя бы одна сторона должна перестать видеть в другой людей.
Но были и третьи — полные презрения. Отрицающие само наличие того, что можно было бы любить или ненавидеть.
Максим Кантор:
«В мирной жизни покойный был ничтожеством. Его харизматический потенциал раскрылся, когда стало можно проливать кровь. Так, значительными персонажами стали начальники лагерей и пьяные от крови палачи: Николай Ежов или Эльза Кох. Покойный был убийцей пафосным — считал, что убийства в его исполнении есть подвиги во славу родины».
Андрей Макаревич:
«Ребята, совершенно серьезно обращаюсь к более юридически подкованным, чем я: существует ли в России закон, запрещающий гражданам России участвовать в боевых действиях за пределами страны? Если закон такой есть и наша стремительная Дума его еще не отменила, то гражданин России по прозвищу Моторола, согласно этому закону, — преступник. Или нет такого закона?»
Александр Невзоров:
«Я рад, что этого террориста ликвидировали. К сожалению, это все произошло не так, как бы хотелось, но это произошло. Кстати, мне интересно, приготовили ли ему место в Мавзолее или обойдутся каким-нибудь более скромным местечком для расположения того, что от него осталось…. трусы или что-нибудь еще, или пояс с чулками».
Именно эти цитаты мне интересны. Они отрицают значение обсуждаемого. А следовательно, если исследовать это противоречие, то можно понять природу еще одного конфликта в нашем обществе.
Наш общий русский код
Позвольте, я сделаю предположение.
Они потому так напирают на ничтожность Моторолы, на его прежнюю профессию автомойщика, что, в их понимании, он должен был по гроб жизни оставаться на автомойке, до смертного одра быть ее неотъемлемой принадлежностью и обслуживать их, «светлолицых», в обмен на социальное презрение, щедро излучаемое ими.
Преступление Моторолы перед ними заключалось в том, что он — возомнил о себе. Моторола придал себе значение, которое ему, в их понимании, не должно было принадлежать.
А как же он это сделал?
Важно понимать, что возмущение чьей-то неположенной значимостью возможно только в одном случае — когда возмущающийся относит себя к той же общности, что и возмутивший его. Чужака, который где-то в другой общности что-то занял, захватил или присвоил, так не воспринимают.
К какой же общности относятся и полковник ДНР Павлов, и художник Кантор, и музыкант Макаревич? Это, конечно же, наша культурная общность.
Как бы эти люди ни отбрыкивались, как бы ни отнекивались, они — пусть и не ахти какой удачный, но все же результат русско-советской культуры: литературы, кино, поэзии, песен. В том числе, о войне.
Что в нашей культуре есть самое лучшее о войне? Кто лучше всего описал сделанное Арсеном Павловым, превратившее его из автомойщика в одного из лидеров Донецкого восстания? Что у каждого из нас с самого сопливого детства вшито в культурный код, впечатано в в мясо, вплетено в каждый нерв — так, что если выдернуть, то человек расползается как слизь?
Да вот же оно:
Только в грезы нельзя насовсем убежать:
Краткий век у забав — столько боли вокруг!
Постарайся ладони у мертвых разжать
И оpужье принять из натруженных pук.
Испытай, завладев
Еще теплым мечом
И доспехи надев,
Что почем, что почем!
Разберись, кто ты — трус
Иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус
Настоящей борьбы.
Именно это и сделал автомойщик Арсен. И это дало его жизни невероятный смысл, перечеркнувший любые «рецензии» ненавистников.
Они ведь тоже вышли из Высоцкого. Они тоже играли в Айвенго и Робина Гуда, сражались на рыцарских турнирах. Они тоже «из последних сил закрывали грудью амбразуру». Ну и что, что пулеметом там была швабра? Ну и что? Это все равно было предвкушение смысла. Обещание себе стать чем-то бóльшим, когда вырастешь большой.
Автомойщик стал бóльшим. Он сделал именно то, о чем говорил Владимир Высоцкий. Русский человек Павлов исполнил великого русского поэта Высоцкого. Он исполнил себя свою биографию — как песню.
Он смог. А они… Они могут перепевать песни Высоцкого. Они могут писать его биографию так, будто он был плоть от плоти их, принадлежал им. Но беда в том, что в той же великой песне есть строки и о них:
Если мяса с ножа
Ты не ел ни куска,
Если pуки сложа
Наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил
С подлецом, с палачом, —
Значит, в жизни ты был
Ни пpи чем, ни пpи чем!
Этого не стереть, не вымарать, не отменить. И никак не сделать вид, будто этого не было, не было, не было…
Было.
Мы были рады за Моторолу, потому что видели, что он счастлив тем смыслом, который нашел в Новороссии. Мы любили его именно за то, что могли посмотреть на него и увидеть собственную детскую мечту. Наверное, она и должна была быть такой — детской, улыбающейся, рыжей-рыжей-конопатой. С мечом и в доспехах.
Ну а они могут утешать себя строками из Библии о том, что «и псу живому лучше, нежели мертвому льву». Но это просто от непонимания смысла сказанного.
Ошибка в том, что эти люди действительно не осознают: пес и лев не могут выбирать, кем им жить — львами или псами. А человек может. В том числе, он может выбирать свою судьбу: льва или пса.
Хотя, что эти люди знают о собачьей любви и преданности?
Там же, в Библии, совсем рядом, на расстоянии пары строк, сказано так: «Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, и любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем».
А разве Арсен предан забвению? Разве мы не вспоминаем о нем с радостью — что он у нас был, что Бог показал нам его? Разве нет вклада Арсена во всем, что мы делаем сейчас? А если он не забыт, если любовь его не исчезла, если дело его продолжено — то разве он умер?
А они — те, кто пытаются презирать его, — разве живы?
