ГЕНИЙ НАИЗНАНКУ.КНИГА 2. В РОЛИ САМОСТИЙНОГО БОЖЕСТВА
Что до «Кобзаря» – поэтического сборника, то это, нам внушают, – «Библия украинского народа». Сам Пророк – в бронзе, в граните, густо рассеянный мировым украинством по планете, подобно фараону из загробного мира, властвует над миллионами живых, бодая их вислыми усами, напоминающими моржовые клыки. Он то суровый отец, когда гололоб, то добрый дедушка – в смушковой шапке, то (в крылатке) молодой разночинец – словом, многолик, как божество.
Избранный ряд божественных ликов
Соглашусь, Тарас Шевченко – действительно не лишён поэтических способностей. Именно в самобытности и в новизне явления его поэтическая сила. Другой на его месте, столь же слабый мастер стихосложения, был бы уничтожен огнем критики, лишен самого звания «поэт». Но он был первым! Звуки его кобзы существуют сами по себе – без слов, без смысла, заложенного в них и в их сочетании. «Садком вышнэвым», рисуемым звуками шевченковских струн, был очарован Иван Тургенев, опытный читатель и знаток людей. Он определил, как поэтическую, струю, «бившую в нем» (в Шевченко), приметил страстность натуры, необузданность, без которой такая струя не рождается. Признанный в Европе мэтр художественного слова по незначительному числу прочитанной им шевченковской лирики увидел народного поэта, но усомнился в его «громадном», чуть ли не «мировом» значении, в чем была уверена малороссийская колония в Петербурге. Но ведь Тургенев читал с печатного листа. До того, как шевченковские строки набирались в типографии, его искренние друзья (среди них и редакторы) доводили до ладу «священные манускрипты». Они не только исправляли грамматические ошибки, но и дописывали, бывало, иногда целые строки, заменяли слова, наделяли высказанное внятным смыслом, чтобы придать творам хоть приблизительную литературную форму.
Однако как раз со стороны малороссов и украинофилов мы слышим нелицеприятные суждения о поэзии земляка. Николай Гоголь: «Дёгтю много… дёгтю больше, чем самой поэзии… Его погубили наши умники, натолкнув на произведения, чуждые истинному таланту». Крупнейшая величина украинской литературы, глубокий знаток истории и философии Иван Франко в одном из писем не столь сдержан: “Вы, сударь, глупости делаете — носитесь с этим Шевченко, как неведомо с кем, а тем временем это просто средний поэт, которого незаслуженно пытаются посадить на пьедестал мирового гения“. А вот мнение А. Стороженко: «Поэзия его действует на души его поклонников не возвышающим, а понижающим образом. Она не смягчает их, не облагораживает, не вызывает в них нужных, добрых чувств, а, напротив, огрубляет, развращает, озверивает». Известный историк М. Драгомановсчитал Шевченко величиной «дутой» в литературном смысле. Другой патриот всего украинского, П. Кулиш, писал: «Лишь небольшое количество стихов Шевченко – скромный, но душистый букет, который имеет шансы не увянуть, остальное «не лучше сору». Перечитав «Кобзарь», «не нашёл никакого позитивного идеала, разве что «Садок вишневий коло хати…» однофамилец автора П.Шевченко, сам стихотворец. В свое время даже близкий друг Кобзаря, выдающийся украинский ученый Михаил Максимович, категорически возражал против его возвеличивания, считал, что поэт такого уровня таланта и нравственных качеств не заслуживает жизнеописания. «Этот, возможно, неплохой поэт, этот иконописный “батько Тарас” задержал культурное развитие нашей нации“, – рискуя головой, удручённо умозаключил Мыкола Хвылевый уже при советской власти, когда был взят официальный курс на организацию ударными темпами Нацiонального Пророка (разумеется, пророка большевистской революции) з крiпакiв. С такой трактовкой самих украинофилов согласен критик украинского сепаратизма Н. Ульянов: «Поэтом он был не гениальным и не крупным; три четверти стихов и поэм подражательны, безвкусны, провинциальны; все их значение в том, что это дань малороссийскому языку». Отсутствие «простоты вымысла и рассказа» и «наполненность вычурами» увидел в виршах и поэмах Кобзаря ВиссарионБелинский.
Поэт и толпа
А как народ, к которому адресовался Кобзарь, его современники, люди малограмотные, чаще вообще темные? Тот же Драгоманов свидетельствует оравнодушии народа к «проповеди новой правды» вчерашним мужиком, что теперь вхож в панские гостиные. Удивительное свидетельство! Объяснение находим у Н. Ульянова:Шевченко при жизни и в первые годы за гробом был не национальным поэтом, а националистическим, певцом сепаратистов, тогда еще малочисленных.
Сегодня ситуация иная. Просвещенный народ суверенной Украины просвещен целенаправленно. Не имеет значения, какой поэт Тарас Шевченко (в смысле поэтического мастерства). Главное, какую национальную ценность он воспевал. В этом он действительно Пророк. Вернее, тень Пророка. А тени можно приписать многие качества: Мыслитель, Историк (первый!), Основатель (общественной мысли), Революционер-Демократ. Но обладал ли он ими при жизни? Отвечал ли столь высокой аттестации?
В революционности «революционного демократа» (равно, как и в демократизме) сильно сомневались проницательные современники, в том числе Драгоманов. Да и мы, простые читатели, видим: в своём творчестве Шевченко – бунтарь пугачевского толка, жестокий мститель-теоретик, призывающий «добре острить секиру»; его антицаризм проявлялся в нотах типа: «Царей, кровавых корчмарей, в железо-кандалы закуй, в глубоком склепе заточи», в ругани в адрес императрицы: «Сука!» (да, той самой, что выделила из личных средств на его освобождение 1000 рублей). Революционные преобразования он представлял «окроплением злой вражьей кровью» будущей воли, когда «потечет ста реками кровь в море». По общему мнению, подтверждаемому И. Тургеневым («даже Гоголь был ему поверхностно известен»), Кобзарь не шибко жаловал книгу, более прислушивался к разговору других; «Книг не собирал, никогда не читал при мне» (скульптор Микешин). Слабо знал античную мифологию, российскую общую историю, чем, по Микешину, «оберегалась его исключительность и непосредственность отношений ко всему малорусскому». Драгоманов отказывался подписаться под сочетанием слов «революционер и мыслитель», характеризуя модного земляка. Онполагал, чтос мыслью как раз и обстояло хуже всего у Тараса Григорьевича. «Не верил Драгоманов, – пишет Н. Ульянов, – и в его хождение в народ, в пропаганду на Подоле, в Кирилловке и под Каневом. Кроме кабацких речей о Божьей Матери, никаких образцов его пропаганды не знаем». Он никак не отозвался на отмену крепостного права. Неудивительно: крепостной крестьянин никогда не был героем его произведений, бывший панский казачок его попросту не знал. Специфические условия жизни ученика сельского дьячка и дворового человека не были школой крепостничества. Пролив много слёз (до которых был охоч) и чернил по поводу неволи близких родственников, Гуманист (один из титулов) преступно лишил их реальной возможности выкупа, к чему я ещё вернусь. Помыслы Тараса были далеки от кормилицы земли – он был погружен в нирвану несуществующей с 1775 г. легендарной Сечи. В нем сидел гайдамак, и хотя он называл декабристов «святыми мучениками», воспринял их якобизм не в идейном, а в эмоциональном плане, подметил Н. Ульянов: В цареубийственных стихах Рылеева видел он свой декабризм, виртуальной «цареубийственностью» превзошел русского поэта – в кровавой мечтательности проявив политическое настроение. Если уж под нажимом шевченкоманов согласиться, что он революционер, то по темпераменту, не иначе.
Гений без оговорок
Но есть одна сфера духа, в которой яркой кометой вознесся Тарас Шевченко и всё сияет в зените, никак не заходит за горизонт. Здесь он безусловно гений и прочая, и прочая. Это русофобия. Всех русских Шевченко называет, как правило, москалями – прозвищем, изобретенным ляхами. Пройдитесь по «Кобзарю», письмам, дневникам Тараса. Не просто отыскать в них доброе слово в адрес великороссов, их быта, деревень, городов, истории, культурных и образовательных учреждений. Всё вызывает в нём отвращение – и грязные, чёрные, с дырами вместо окон, курные избы бедняков и белые, «будто вылизанные» дома состоятельных горожан. Даже Эрмитаж подвергается уничижительной критике, ибо находится в императорской столице, хотя Петербург сделал из сельского парубка всё, что можно было получить из заметно одарённой, но ленивой и безвольной натуры. Вот только столичные «весёлые дома», их отзывчивые труженицы вспоминаются с сыновьей привязанностью к отчему дому…
Кобзарь, будем справедливы, часто не щадит и своё родное. Только здесь спешит назвать виновников неустройства и бед: «жидов», немцев, ляхов но чаще всех вместе названных - москалей (и ему полюбилось это польское слово).
… Москалі чужі люди,/ Тяжко з ними жити / Немає з ким поплакати, / Ні поговорити./ Москалики, що заздріли, / То все очухрали. / Могили вже розривають/ Та грошей шукають.
Хотите прозы?: «Кругом мене, де не гляну – не люди, а змії». Прав Ульянов: «Несть числа неприязненным и злобным выпадам против москалей… все они, весь русский народ ему ненавистны. Даже в любовных сюжетах, где страдает украинка, обманщиком всегда выступает москаль». Классический пример – Катерина из одноименной поэмы (правда, из сочинения не совсем понятно, то ли москаль её обесчестил, то ли она «обесчестилась» с помощью москаля). Моралист, который, есть свидетельства,«перепробовал, сколько смог, крепостных девок княжны Репниной», к тому же не обделённый писательским талантом, мог бы поведать нам об этом редком случае более внятно. Тем более, что писалось-то по собственным горячим следам, о чём тоже в своём месте.
Во дни, казалось бы, наивысшего счастья и душевного подъема, признательности всему русскому Петербургу, давшему художнику свободу, образование, дружбу и поддержку влиятельных благожелателей, включая императрицу, он пишет Основьяненко: «Тяжко жити з ворогами». Что тогда говорить о годах солдатчины! Драгоманов заметил: «Живучи среди солдатиков, таких же невольников, как он сам, – не дал нам ни одной картины доброго сердца этого «москаля»… Москаль для него и в 1860 г. – только «пройдисвит» (проходимец), как в 1840 г. был только «чужой человек» («Громада», № 4, 1879).
…Посетите Львов, откуда продолжается поход на всю Малороссию врагов общерусского единства. Станьте на проспекте Свободы лицом к бронзовому Тарасу, за спиной которого воздымается поднятая им «хвыля» – волна, предполагаю, из «вражьей злой крови». Бронза плохонькая, аргентинская (зато «iмпортна, мериканьська»), через многие дырочки просвечивает, как решето на солнце. И начинает казаться, будто недобрый дух поднимается над землей, заражая испарениями окисленной меди тех, кто еще чувствует свою причастность к единому восточнославянскому племени, к общей истории, общим культурным ценностям.
Сокуров 1 views
Комментариев нет: