Вошли без стука

Отношение нацистов к польским женщинам

В годы Второй мировой войны на территорию Германии нацисты завозили «расово ценных» полек, способных зачать «арийских» детей. Их предлагалось считать немками, и с ними проводили работу по интеграции в германское общество. О том, как реализовывалась программа «регерманизации» этих женщин и почему она провалилась, рассказывает в своей статье, опубликованной в журнале German History, историк Брэдли Николс. «Лента.ру» знакомит читателей с содержанием этой статьи.

12 мая 1942 года полька Ольга Скибинская отправила оберштурмбанфюреру СС Вальтеру Донгусу, руководителю регионального управления СС по вопросам расы и поселения, письмо с просьбой о помощи. За год до этого нацисты вывезли девушку из ее дома в Польше в Германию. Она работала служанкой в немецкой семье, хозяева были ею недовольны и донесли местному офицеру СС о том, что их подопечная возвращается с прогулок поздно, а также «ездила с подругой и неким молодым человеком в Штуттгарт». Офицер пригрозил девушке концентрационным лагерем, и та была в отчаянии.

Письмо выглядит наивно — с чего высокопоставленному эсэсовцу помогать какой-то польке? Но когда она проходила процедуру регистрации в ведомстве Донгуса, тот определил ее как представительницу нордической расы и зачислил в программу по регерманизации. Эта программа подразумевала «перевоспитание» носителей так называемой «потерянной немецкой крови», чем и должна была заниматься семья, в которую ее направили.

Расово ценные

С помощью программы для «расово ценных польских домохозяек» рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер намеревался решить комплекс давних социальных и экономических проблем. С начала XX века число немецких женщин, готовых работать служанками, неуклонно уменьшалось — фрау предпочитали менее обременительную работу с перспективами карьерного роста. Нацисты, обеспокоенные тем, что немки не выстоят под гнетом быта и не смогут выполнять свои «материнские обязанности», выдвинули в 1930-х несколько инициатив, мотивирующих девушек на домашнюю работу, но все они провалились. Немецкая молодежь не проявила к этому интереса. После начала войны нацистские власти обратились к иностранной рабочей силе.

Одно дело — работа, где необходим тяжелый ручной труд, а другое — такая интимная сфера, как немецкая семья. Начальник партийной канцелярии НСДАП Мартин Борман предупреждал, что служанки из восточных регионов представляют «существенную опасность», так как способны дать «нежелательное, расово грязное потомство». Подобные опасения озвучивали и другие нацисты. В то же время они считали, что если немецким женщинам не помогать по хозяйству, это приведет к снижению рождаемости и, опять же, угасанию арийской расы.

В результате пошли на компромисс и приняли программу регерманизации. Эксперты отбирали тех полек, которые, по их мнению, были не славянками, а потомками древних «немецких колонистов». Эти девушки рассматривались не только как рабочая сила, но и как важный репродуктивный ресурс — они могли зачать расово чистых детей.



Привычными этническими и национальными критериями (такими, как язык, политическая ориентация или религия) нацисты не пользовались. Они ориентировались на физиогномические стандарты расовой антропологии — то есть для них было важно не то, каких взглядов и традиций придерживался человек, а то, каким набором генов он предположительно обладал. Эксперты отбирали высоких, стройных и атлетичных женщин с голубыми глазами, светлыми волосами, широкими бедрами и в то же время подмечали особенности поведения, якобы присущие арийке (покладистость, выдержанность и так далее), следуя предписаниями «расовой гигиены», евгеники.

Тем не менее на «расово ценных» смотрели с большим подозрением, ведь они родились в стране с чуждой культурой, а значит, были «подвергнуты идеологической обработке» и предвзято относились к немцам.

Будущие матери

С участницами программы регерманизации велась постоянная работа, государство регулировало их повседневную жизнь — это должно было помочь им перековаться и стать полноценными членами немецкого общества. Сведения об их поведении и отношении к режиму собирали партийные функционеры, гестапо и эсэсовцы. Власть жестко ограничивала их в вопросах сексуальности, репродукции и брака. Так, участницам программы было разрешено выходить замуж только за этнических немцев и только после испытательного срока продолжительностью от трех до пяти лет.

Помимо этого, принимались интенсивные меры по культурной ассимиляции. Участницы программы регулярно посещали собрания Национал-социалистической женской организации, где их обучали немецкому языку и преподавали нацистское мировоззрение. Впрочем, основная задача по регерманизации ложилась на плечи хозяев, тех, у кого работали девушки. Как писал Рудольф Брандт, личный ассистент Гиммлера, «эти будущие чистокровные матери должны отринуть свою иностранную этническую идентичность, что означает для них социальное продвижение».

Такой показной энтузиазм не мог скрыть пессимизм, с которым Рейх относился к потенциальным новым согражданам — негласно считалось, что так или иначе участница программы провалит испытательный срок.

Программа действовала далеко не во всех регионах страны. Это касалось лишь пограничным областей, а также районов, где проживали меньшинства, говорившие на славянских языках. Большая часть участниц программы регерманизации направлялась в деревенские семьи, поскольку, по словам Отто Хофмана, руководителя Главного управления СС по вопросам расы и поселения, девушки были «все еще очень впечатлительными» и «подвергались огромной опасности в городах».



Немецкие солдаты ведут группу польских женщин

Пишите письма

Девушки регулярно посылали отчеты о том, как и чем они живут, в региональное отделение управления по вопросам расы и поселения. Конечно, эти документы стоит изучать с особой осторожностью — понятно, что девушки старались соответствовать тем стандартам, которые им навязывали и, несомненно, частенько привирали.

Прежде всего письма говорят о том, что участницы программы старались максимально соответствовать стереотипному образу немецкой женщины и проникались нацистскими идеями, которые им внушали. Большинство посланий заканчивается словами о том, как девушки хотят влиться в германское общество и подписью «Хайль Гитлер!».

Одна девушка отмечала, что получает карточки на еду и одежду, «как настоящая немка». Другие писали о том, что Германия стала для них второй родиной и у них появились друзья-немцы. Ирена Ясинская сообщала, что она «очень полюбила хороших людей», к которым ее распределили эсэсовцы. «Теперь я понимаю, что немецкая кровь течет в моих жилах. Я люблю Германию и, если потребуется, буду воевать за нее», — уверяла она. Многие признавались, что чувствуют свою принадлежность к «расе господ» и добавляли, что их близкие — такие же, в надежде на воссоединение с семьей.

Но, как бы ни старались эти девушки, их восторженные письма обычно трактовались как желание улучшить свое материальное положение. Хотя они и пытались «быть немками», рейх не ценил их стараний, а хозяева зачастую обращались с ними жестоко. Девушки жаловались на нехватку одежды и питания, хотя столы семей, в которых они жили, ломились от яств. Некоторых запирали дома и не выпускали на улицу. Нередки были и случаи физического насилия. Некая Казимира Качор писала: «Фрау недовольна моей работой. Она твердит, что я только грязь по вещам размазываю. Когда я говорю ей, что я немка, она смеется и отвечает, что это неправда».

Немцы презирали поляков и к тому же благодаря пропаганде считали польских девушек распутными, не говоря уже о стереотипе легкой доступности служанки как таковой, вне зависимости от ее этнической принадлежности. У «расово ценных» полек не было никаких шансов влиться в немецкое общество.

Хозяева пристально следили за личной жизнью своих подопечных. Например, одной девушке запрещали встречаться с молодыми людьми потому, что она была «уже не полькой, но еще не немкой». Хозяйка другой жаловалась в полицию о том, что ее служанка не способна регерманизироваться, поскольку у нее «темное прошлое, она без ума от мужчин и не ведет себя так, как подобает немецкой женщине».



На улице в Варшаве во время германской оккупации

Вдали от дома и близких людей многие служанки погружались в пучину депрессии и безумия. Некоторые девушки угрожали покончить с собой, если их не переведут в другое домохозяйство. Порой девушки отвергали навязанную им германскую идентичность и признавали себя польками. Скажем, Евгения Войчик в своем письме заявляла: «Я готова лучше работать на фабрике как польская женщина и жить в лагере, чем быть немкой и служанкой».
Провал

Гиммлер был в курсе положения дел. Еще летом 1940 года Хофман отмечал, что немцы не делают практически никаких усилий по интеграции «расово ценных» полек в общество. Вальтер Донгус неоднократно рассылал в ведомства напоминания о том, что к этим девушкам следует относиться как к немкам. С хозяйками служанок беседовали в полиции, но, пообещав вести себя по-другому, они никак не менялись. Многие партийные функционеры откровенно саботировали инициативы СС.

К зиме 1942 года программа регерманизации «расово ценных» девушек не достигла ни одной из поставленных целей. Число таких служанок не превышало 7000. К февралю 1943 года ни одна из них не приобрела немецкого гражданства, и их хозяева по-прежнему относились к ним как людям второго сорта. Тем не менее Гиммлер не отказался от проекта — вплоть до лета 1944 года в Германию продолжали завозить «правильных» полек.

Михаил Карпов