Кто вы, деятели культуры?

Почему-то в эту пятницу вспомнилось, что Александр Блок был алкоголиком. Как-то это радует, примиряет с действительностью. Вот и Валерий Брюсов писал про него:

 

«Ко мне на квартиру заявились Усач и Саша, в изодранном макинтоше, с полумертвым щеглом за пазухой и с разбитой в кровь скулой. Усач заорал: «Мне — полуштоф, а для Пьеро — графин портвейну и валерьянки!»

 

Саша — это Блок, а Усач — Горький.

 

Вообще тот факт, что Блок был женат на дочери Менделеева едва ли не интересней всей его поэзии. Потому что поэзии как-то очень много, а Менделеев — один. Кстати, с Менделеевым Блок тоже часто выпивал.

 

Из воспоминаний племянницы Блока Лизы Бекетовой:

 

«Блок выходил через часа два, улыбаясь и покачиваясь, со словами: «Папа опять уснули, а мне неплохо было бы велосипед: пора в церковь!»

 

И действительно. На велосипед и в церковь!

 

А еще говорят, что Александр Галич был наркоманом. Правда, единственный открытый источник по этому вопросу — книга Юрия Нагибина «Вечные спутники». Но известно, что Галич и Нагибин ненавидели друг друга из-за какого-то там сценария, который сначала заказали одному, потом другому, да и вообще оба были склочными людьми.

 

Тем не менее у Нагибина написано вот такое:

 

«Не помню, в каком году Саша начал колоться. Знаю, что это случилось после тяжелейшего инфаркта, когда не было уверенности, что он выкарабкается. И тогда Саша подсчитал, что ему осталось жить самое большее семь лет. А потом инфаркты зачастили поистине с пулеметной быстротой. Будь это действительно инфаркты, Саша получил бы почетное место в Книге Гиннесса. На моей памяти их было не меньше двух десятков. На самом деле это было от резкого повышения дозы морфия».

 

Но ладно, это дела прошлые. Я иду к выходу в ТЦ и уже издалека вижу, что там проблемы — охранник не пускает двух людей, скажем так, горной наружности. По мизансцене понятно, что дело в масках. Один прикрыл лицо шарфом, а второй пытается надеть маску, но чем ближе я подхожу, тем хуже у него это получается — человек весь трясется, закатывает глаза и явно находится в мгновении от припадка имени Достоевского. Охранник говорит — пошли вон, и они уходят.

 

Мне же охранник говорит — “Вот, кому-то уже с утра хорошо”. Я говорю — “Но ведь это не алкоголь” — “Какое там! Это он под солями, я их уже не первый раз гоняю”. Пока я думал, как такое может быть от салями, обнаружил, что подхожу к метро.

 

И вот уже метро близко, а мне навстречу идут двое, которых бы я обозначил как индусов. Но это по моей малограмотности. Чалмы, бороды. Сикхи, ситхи? Месть неуловимых, в общем. Один из них хватает меня за рукав и говорит буквально следующее:

 

— Человек! Тебе нужны духи! Не ворованные. Отдам за копейки.

 

Я как-то отбрехался, но дальше думал только о том, что это была упущенная возможность.

 

И вот когда я уже надеялся, что вся чертовщина закончилась, при выходе из метро на лавке я обнаружил пять батонов белого нарезного в целлофане.

 

Своей интуитивной железой я чувствую, что все эти явления не только объяснимы, но и как-то связаны, однако, на ум приходит только Эжен Ионеско и “Лысая певица”.