МАМА, РАДУЙСЯ, Я РАНЕНЫЙ, ВЕЗУТ В ХАРЬКОВ!
Быстрее!»
Мы двигаемся вперед. И через 200 метров по нам открывают огонь из пулеметов. Наш КамАЗ резко поворачивает, врезается в дерево. Смотрю на сержанта — он убит, из головы и шеи течет кровь. Мне самому кровь заливает глаза (это тогда мне разбило каску). Я открываю дверь, прыгаю на землю. Вижу, как падают с брони мои товарищи. Я потом узнал, что из 20 человек в нашей группе выжило только шестеро. И я хочу открыть по врагу огонь, но магазины, которые были на мне, пробиты пулями. И тот рожок, что в автомате, тоже пробит. Я сделал два или три выстрела. И понимаю, что совершенно беззащитен, стрелять по врагу нечем. Осмотрелся. Рядом два трупа. Одним я накрылся, чтобы меня не сразу заметили, и стал ждать. Сжал в руках две гранаты. Одну думал бросить во врага, второй хотел подорвать себя. Я не верил, что выживу. Но слышу, как люди в засаде переговариваются: «Молодцы. Сейчас будет еще одна колонна. Не выходим. Ждем». Кто-то нас сдал…
«Хочу вернуться и отомстить!»
С Игорем мы познакомились случайно. Он сам остановил меня на ступеньках госпиталя и спросил:
— Вы можете выйти за территорию госпиталя, а потом назад зайти?
— Да.
— Купите мне ноутбук, пожалуйста! Вот кошелек.
Я теряюсь. Кошелек толстый… Доверять крупную сумму незнакомцу?
— Я решил, что после войны надо всем верить, — улыбается парень.
Я бы и рад ему помочь, но уже вечер, компьютерные салоны во всей округе закрыты.
— А зачем тебе среди ночи ноутбук? — спрашиваю я.
Он рассказывает. Заодно я узнаю и о том, как этот паренек оказался в госпитале.
— Вы про штурм Ямполя читали? — спрашивает Игорь. — Меня там ранило, контузило и осколки по всему телу. Видите ссадину на лбу? Это пуля пробила каску, но остановилась между лбом и кевларом. Мы начали штурм поселка в три часа ночи и к четырем дня взяли его с небольшими потерями. Наши силы рассредоточились, техника разъехалась по окраинам поселка обустраивать блокпосты. Именно этого они и ждали. Не верьте, что Ямполь быстро сдался, это была ловушка! Боевики просто вышли из города и взяли его в кольцо. А затем начали нас валить, разбивать нашу технику из ПТУРов. Где-то в половине восьмого вечера напали и на нашу группу. Через время действительно подъехали наши бэтээры. Но на этот раз уничтожить их не удалось. Наши забрали раненых и отошли. Мы шли вслед за бэтээрами и отстреливались. Я взял у товарищей патроны. Стрелял столько, что начало тошнить от запаха пороха, я уже не мог слышать выстрелы своего же автомата. Я тогда хотел их всех убить, всем им отомстить. Это очень тяжело — тащить под огнем труп друга, с которым ты полчаса назад весело разговаривал, — Игорь замолкает, вытирает слезу. — Почему командир тогда дал команду «на броню», а не «в броню»? Все бы тогда были живы! У врага не было гранатометов, нас косили из пулеметов. Но спрашивать не у кого. В том бою погибли и комбат, и комроты, и командир отделения. Я стараюсь не думать о том, что произошло. Но вчера ночью проснулся в холодном поту. И я хочу купить ноутбук, чтобы смотреть фильмы, слушать музыку, пока не засну.
Ноутбук Игорю купили на следующий день родители. Они уговаривали его разорвать контракт, уйти из армии. Но он был категорически против:
— Хочу вернуться и отомстить!
«Ё-моё. Меня подстрелили. Что делать?»
Вообще-то в госпитале я должен был встретиться со знакомым своих знакомых — Русланом. Накануне договорились, что я ему позвоню и он расскажет мне о тяготах и лишениях жизни на войне. Но я задержался, беседуя с Игорем. И телефон Руслана теперь не отвечает: «Абонент временно недоступен». Может быть, он на процедурах? За главным корпусом госпиталя я замечаю две лавочки. Там курят несколько пациентов. Присоединяюсь к ним.
Один из парней, как и разведчик Игорь, совсем мальчишка. Пуговицы пижамы не застегнуты, на животе виден большой шрам, замазанный зеленкой. Рядом парнишка чуть постарше с загипсованной ногой. Еще один, Саша, вэвэшник.
— Да просто с миномета по нам выстрелили! — рассказывает он. — В пяти метрах от меня снаряд упал. И все. Все в осколках. Спина сильно пострадала и нога. Вообще, наш блокпост под Славянском каждый день обстреливали по расписанию: утром, днем и вечером. И вот была зачистка, минометы, которые по нам стреляли, уничтожили. И три дня затишья! А потом неожиданно снаряд прилетел и очень «удачно» приземлился рядом со мной.
Саша в госпитале уже две недели. Видно, что ему здесь скучно, он признается, что с радостью уехал бы, но не назад в часть. Не рвется туда, где рвутся снаряды.
— Мне бы еще немного подлечиться и подзабыть произошедшее, — признается он. — Так тогда было тихо, спокойно. Мы только пообедали. Стоим на посту, о чем-то весело говорим. Стреляли издалека, и звука выстрела я не слышал. Вот ни с того ни с сего как шарахнуло меня сзади! Упал на колени. Звон в ушах, глаза сами закрылись. Открыл их — никого рядом нет. Я в бункер — там тоже никого. Вижу — лежат бинты, но как я себе спину перевяжу? Начал кричать, прибежали ребята, оказали помощь, переправили сюда. И теперь в году у меня три дня рождения: чуть ближе упала бы мина — я бы с вами не разговаривал. До этого был случай, когда снаряд в шаге от меня ударился в стену из песка, упал и не разорвался. И в нашем взводе у половины бойцов теперь тоже по два дня рождения.
Чуть позже к нам, прихрамывая, подходит мужчина лет 40. С видимым трудом неуклюже присаживается на лавку. Достает сигареты. Ребром левой руки (ее пальцы едва шевелятся) прижимает пачку к бедру, достает сигарету, закуривает.
Крепкий и широкоплечий, о таких говорят «здоровый мужик», он вполне может сойти за боксера-тяжеловеса. Тем более что под глазами у него синяки. А правая часть лица и кисти руки покрыты свежими мелкими ссадинами — явно посекло осколками.
Курим молча. «Тяжеловес» смотрит в одну точку, погруженный в свои невеселые мысли. Начинаю разговор. Слово за слово… Он рассказывает и о своем последнем бое, и о том, что ему предшествовало. Но свое имя не называет. Признается лишь, что служит в ВДВ, а последние несколько недель провел на горе Карачун.
— А вдруг жена прочитает обо мне? Я сколько мог, столько врал, что служу в Геническе. Но друзья помогли, доброжелатели. Тот тому рассказал, тот тому, так до жены и дошло про Славянск. Звонила, рыдала, — рассказывает десантник. Он пытается приподняться, чтобы выбросить окурок. Ноги не слушаются. Ловит мой вопросительный взгляд и показывает на свое бедро: — Осколочное ранение. Еще один осколок попал в лицо, рядом с глазом, завтра, наверное, будут доставать его.
Три дня назад мой собеседник был с разведчиками в дозоре. Искали маршруты для движения наших колонн. На окраине одного из сел произошло столкновение с террористами. Навстречу нашему бэтээру выскочила легковушка. Завидев военных, водитель включил «аварийку», пассажиры приветливо замахали руками.
— И вот они поравнялись с нами, мы смотрим, а в салоне гранатомет, автоматы, георгиевские ленточки. Они когда нас только увидели, поняли, что, если развернутся и начнут убегать, мы рванем за ними в погоню. Решили мимо нас на скорости проскочить. Не получилось. Мы открыли огонь на поражение, — рассказывает десантник. Он закуривает очередную сигарету, ненадолго замолкает, затем продолжает. — И, наверное, они нас сдали своим. Чуть позже мы попали в засаду.
Дорога, по которой ехали десантники, стелилась по оврагу, мимо невысоких курганов, недалеко была роща.
— Я до этого с разведчиками никогда не был, а тут напросился. Думаю: «Столько уже недель служу, а в настоящем деле не был». До этого сопровождал конвои, и там ничего особо страшного не было. Хотя мины падали, осколки падали, раненых вытягивали из-под обстрела. Но по сравнению с тем боем… — мой собеседник закуривает очередную сигарету. — Я сидел на броне, вроде все спокойно было, и тут выстрел из РПГ по нашему бэтээру. Я поворачиваю голову, и прямо в глаза вспышка. Меня скинуло на землю, оглушило. Лежу, ничего не вижу. Думаю: «Ё-моё. Я ранен. Что делать?» Потом один глаз начал видеть. Слышу крики, стоны, кто-то зовет: «Ползи сюда». Кое-как спустился в придорожную канаву. И тут такой огонь начался! Капитальный огонь!
«Мама, радуйся, я раненый, везут в Харьков!». Фото 1
Снаряд разорвался в пяти метрах от Саши
Десантник вспоминает, что обстрел был столь интенсивным, что даже голову нельзя было поднять. Грохот стоял такой, что не слышно было криков соседа.
— Там конкретная засада была. Там воевали не пацаны с рогатками. Место было выбрано капитальное. Мы начали отстреливаться. Они отошли в зеленку. Потом, суки, начали снайперы нас валить. Наши перевели на них огонь, они стали из подствольников закидывать. Минуты казались часами. И что странно, страха не было. Я думал: «Попадут, так попадут. Хер с ним». Но пронесло. Подъехала основная колонна, появились вертолеты. Мало полегло нас: 14 раненых и двое «двухсотых» с моего бэтээра, — вздыхает он. — Меня в том бою пацаны тащили из-под огня. Сам не мог идти, сознание по дороге терял. Теперь надо подлечиться и ехать назад, помочь пацанам чем смогу.
К нам подсаживается еще один курильщик с загипсованной рукой.
— Смотри! Пальцы уже немного двигаются! — радостно говорит он моему собеседнику.
— Это наш фельдшер. Его в том бою тоже ранило, — говорит мне десантник и тут же переключается на разговор с сослуживцем.
— Звонил Коля. У него вопросы про дорогие лекарства. Вот мой телефон, позвони. Он тебе расскажет, ты его послушай. Я его набираю. На, слушай.
— Здорово, Коля. Что там? Ясно…
Я тем временем дозваниваюсь Руслану (знакомому моих знакомых) и прощаюсь с десантниками.
«Не уроните каску, а то лопнет»
— Ты знаешь, сколько сюда бойцов с гастритами попадает?! Сколько раз у нас было: открываешь банку с килькой, а крышка аж черная. На этикетке: «Употребить до 2013-го». И выбора нет! Не хочешь — ходи голодный, другой жратвы нет. Как-то привезли нам картошку и лук, а они гнилые. Питались крупами-макаронами. Тушенку привозили, но очень мало. Что такое на сотню бойцов 20 банок? А у нас такой блокпост был, что до магазина далеко, за свои деньги ничего не купишь, — рассказывает Руслан. — Сидят бойцы голодные, а тут бабушка из соседнего села: «Возьмите, ребятки, хлебушка, парного молочка, подкрепитесь, родненькие». Пацаны выпили и вырубились — что-то в молочко подмешали. Очнулись — оружия нет, им светит трибунал.
Этот жизнерадостный круглолицый десантник попал в госпиталь не из-за гастрита, а из-за обострившегося диабета. Как вы понимаете, хранить инсулин в полевых условиях негде.
— Скоро комиссия будет. Может, меня с диабетом опять под Славянск отправят? Все может быть, — пожимает плечами Руслан. — Пойдем к нам в палату, тебе мой сосед Игорь свою историю расскажет.
Заходим в палату. Игорь устроился на койке, смотрит новости. В госпиталь он попал с простуженными почками. Заболел во время наряда на границе в Луганской области. Незадолго до этого парень видел, как прорывались через границу российские КамАЗы. И готовился дать отпор боевикам.
— Мы тогда связались с россиянами, спрашиваем: «Что за машины?» А в ответ: «У нас все тихо». Но, извини, как это не заметить пять грузовиков? Это нереально! Мы приготовились к бою. Они на нас посмотрели-посмотрели, развернулись и вернулись в Россию. Хотя у них сопровождение — человек 20, могли с боем и прорваться. Экипированы по полной, по-настоящему. В общем, спецназ. У нас же на 60 человек 11 советских касок, в которых мой дед в 1945-м воевал. И на всех только семь милицейских бронежилетов, — рассказывает Игорь. — Родина отправляет тебя воевать, а ты чувствуешь себя голодранцем. Как будто мы просто расход, пушечное мясо.
Слова Игоря задевают за живое всю палату. Начинается обсуждение «больных вопросов».
— Ты расскажи, что говорят тем, у кого кредиты в банках, — подключается к беседе Руслан. — Вроде обещали, что заморозят платежи. Но звонит мне девушка: «Почему от вас не прошел платеж?» Я взорвался: «Ваш сын, наверное, дома сидит, а я тут воюю». Она: «Это ваши проблемы».
— У нас же остались дома семьи, дети. Как им прожить на армейскую зарплату? — подхватывает Игорь. — В нашей армии рядовым платят 2 400–2 800 грн, а пограничникам — 1 400 грн. И мой друг 800 грн отдает за кредит, а на оставшиеся 700 грн должна как-то жить его жена с маленьким ребенком.
— И постоянно кормят завтраками. То ротация должна быть после выборов. То после инаугурации. То «скоро-скоро», — слышно из противоположного угла палаты.
— Я этого не могу понять. У меня в селе можно мобилизовать человек 500. Повестки прислали пятерым. Остальные пьют пиво, смотрят телевизор, на работу ходят. Ну почему не прислать повестки еще пятерым, а нас не отправить домой? — рассуждает Руслан.
Нас прерывает медсестра: «Обед».
Ребята отправляются в столовую. А я возвращаюсь в курилку, где уже произошла «ротация». В центре внимания худощавый парень. Тоже Игорь, тоже пограничник. Но здоровый, пришел проведать своего сослуживца, который слег с аппендицитом.
— В Афганск нас скоро отправляют! Мы так сейчас Луганск называем. Но главное не думать о х…вом! Выдали нам каски, ну мы их на полигоне обстреляли. Автомат насквозь пробивает. Но это же хорошо. Мозг в аккуратную кучку вылетит! — смеется Игорь. — Но есть другие каски, милицейские. Их когда выдавали, советовали: «Не уроните, а то лопнет».
«Море огня — и пацаны начинают падать…»
На лавочках у центрального входа в главный корпус тоже людно. Бойцов навещают родные и жены. Вот молодой паренек с мамой. Он о чем-то ей горячо рассказывает, оживленно жестикулирует рукой в гипсе, на которой не хватает двух пальцев. В сторонке друзья вывезли на улицу тяжелораненого на больничной каталке. Он щурится на солнце, жена стоит сзади, ерошит его короткие волосы. Чуть дальше хромает боец, медленно боком поднимается по ступенькам. Замечает мой взгляд и шутит:
— Переход Суворова через Альпы.
А вот парень на костылях попрощался с большой компанией друзей и идет в мою сторону. Спрашиваю у него про ногу.
— Попали в засаду, — коротко отвечает он.
На моем собеседнике короткие спортивные шорты, футболка, шлепанцы. Но что-то выдает в нем кадрового офицера. Он подтверждает мою догадку, но звание и фамилию называть отказывается категорически:
— Мало ли что вы моим именем подпишете? Напишите: «военнослужащий 95-й бригады».
О своем ранении и бое под Славянском мой новый собеседник рассказывает ровным спокойным голосом, как о чем-то будничном и привычном. Возможно, для него в этом нет ничего удивительного: он штурмовал телевышку на Карачуне и аэропорт в Донецке, сражался в Семеновке, всего 25 боевых выходов.
— Что про тот случай рассказать? Засада как засада. Они все одинаковые. Идешь, ничто не предвещает беды. Вроде все тихо. И тут выстрел по машине, и море огня. Пацаны начинают падать, ты стараешься перевязать и вытянуть их из-под огня, — рассказывает офицер.
В тот день десантников поддержала артиллерия, они отбили атаку и перешли в контрнаступление. Противник отступил к ферме. Во время штурма этого здания офицера и ранило.
— Метрах в трех-пяти от меня взорвалась граната. Мне в ногу попало три осколка. Представить, что это такое, тяжело, а пробовать не советую, — смеется он. — Взрывной волной меня свалило с ног. Даже не знаю, с чем можно сравнить боль в ноге. Наложили жгут, обкололи буторфанолом. Начал лежа отстреливаться. В общем, где-то в восемь вечера я получил ранение, а в 15 часов меня эвакуировали. Раньше не получалось — шел бой.
— Поначалу было очень тяжело терять друзей. Может, это прозвучит грубо, но начинаешь и к этому привыкать, — признается мой собеседник. — И ведь это люди, которые отдали свою жизнь. Вот я не знаю за что. За Родину или за бизнес больших калачей, которые не могут между собой золотые батоны поделить?
Десантник пристально смотрит на меня и продолжает.
— Мы уже поняли, что мы тут на фиг никому не нужны. Мы воюем не за идею, не за награды, а друг за друга. Алгоритм простой: «Если не убьешь ты — то убьют тебя или твоих друзей». А когда все это закончится? Вопрос не по окладу, — смеется офицер. — Но вот что я хочу сказать. Есть под Славянском блокпост, который мы бы могли разбить за считанные минуты. Но такую команду никто не отдает. Может, кому-то выгодно, чтобы война не заканчивалась? Есть же такая поговорка: «Кому война, а кому мать родна».
«Скажите спасибо, что бесплатно лечим»
Попрощавшись с офицером, я подхожу к матери одного из солдат, Валентине из Днепропетровска. У нее здесь своя война: пытается выбить справку о том, что сын — участник боевых действий.
— Позвонил сын Сергей мне несколько дней назад: «Мама, радуйся, я еду в Харьков раненый». У него серьезное ранение в руку, но голова цела, и слава Богу. Восстановим остальное, — рассказывает женщина. — Страшно за него было — не то слово. Можно же было отказаться, можно было не идти в армию. Но он отрезал: «Мама, я не хочу быть чмом». Уговаривала его передумать, но в ноги не падала. Он взрослый, должен сам принимать решения. Но сколько же я потом слез пролила! Особенно когда из Славянска вернулась. Думала: «Что же я его с собой не забрала!»
В зону АТО мать ездила с «гостинцем»: везла сыну форму, берцы, защиту.
— Три недели покупкой бронежилета занималась. В итоге прислали нам бэушный, британской армии. Хороший, легкий. 6 тысяч за него отдала. Я уже в классах бронежилетов разбираюсь лучше сына, — говорит Валентина.
Застрахован Сергей в частной компании. Чтобы получить там деньги после ранения, надо предъявить документ об участии в боевых действиях. Оказывается, это не так уж и просто.
— Прошу справку, а в ответ слышу: «Вам деньги нужны или здоровье?» А почему я должна выбирать? Почему нельзя и то, и другое? В ответ: «Скажите спасибо, что мы его бесплатно лечим». Но кто кому должен говорить спасибо? Он не с велосипеда упал! — возмущается женщина.
В конце концов справку Валентина все-таки получает. Но многие родственники бойцов далеко не такие пробивные и активные, как эта женщина. А у самих парней заниматься документами пока сил и времени нет.
— У нас в военном билете есть только запись из военкомата и все. А о том, что мы служили под Славянском и на Луганщине, ничего не сказано. Тем, кто выживет, будет тяжело доказать, что они участвовали в АТО, — говорят ребята.
P. S. Уходя из госпиталя, вижу: в ворота въезжают скорые. Несмотря на разговоры о перемирии, поток раненых не прекращается. По неофициальной информации, за время конфликта в клинику поступило около 800 человек. Сколько из них ранены в боях, неизвестно. Сколько поступит еще — тем более.
Влад Абрамов
Исповедь пленного нацгада из батальйона Айдара
