Станислав Кучер: Неправильный ветеран

Одного взгляда на этого деда было достаточно, чтобы понять: значок с большими буквами "VIETNAM" на лацкане джинсовой куртки он носит не просто так, он действительно там был и много чего видел. Он сидел на лавочке неподалеку от знаменитой Стены Вьетнамского мемориала с именами погибших на той войне, смотрел, не отрываясь, на цветущую вишню и, глубоко и долго затягиваясь, курил.

Мне всегда интересны такие люди. Присев рядом, я спросил: "Сколько раз вы там были?"

Дед перевел взгляд с вишни на меня, приветливо улыбнулся и сказал, что не слышал вопроса, потому что его "45 лет назад контузило, в последние годы слух совсем хреновый стал, а слуховой аппарат пора или чинить, или выбрасывать". Я повторил вопрос громче.

- Я на флоте служил. Четыре командировки, - ответил дед после небольшой паузы. - с 68-го по 74-й. Последняя в 74-м.

- То есть с самого разгара до самого конца?

- Точно. А у тебя что, отец во Вьетнаме воевал?

- Да нет, отец мой там не был. Он в Чехословакии несколько дней был в 68-м, но воевать, слава богу, не пришлось. Я из России, журналист, просто путешествую здесь.

- Ух ты! - оживился дед. - Это ему повезло, что воевать не пришлось. Война - это дерьмо, которое ты носишь в себе всю жизнь. Никакое слабительное не спасает.

Он потушил бычок в переносную компактную пепельницу и тут же закурил новую сигарету. Я понял, что встретил человека, которого давно хотел спросить о статье ветерана Вьетнама Уильяма Бройлза. Эту статью, опубликованную в Esquire еще в 86-м, прислал мне пару месяцев назад близкий друг. Цитату из нее я специально выписал себе в телефон.

- Сейчас я вам кое-то прочту, можно? - снова обратился я к деду. - А вы мне скажете, что об этом думаете, хорошо?

- Без проблем, - ответил дед. - Я никуда не спешу.

Я достал телефон, открыл записную книжку и процитировал:

"Война - это чудовищная, смертельная игра, но это именно игра, лучшая из всех. А мужчины любят игры... Война чудовищна, безобразна, жестока, было бы логично, если бы мы ее ненавидели. Но я подозреваю, что большинству мужчин, прошедших войну, если они не перестанут себе лгать, придется признаться, что где-то глубоко внутри она нравилась им, нравилась больше, чем все, что им довелось пережить до или после. Что они любили ее..."

Я читал громко, чтобы дед услышал каждое слово - но в итоге каждое слово услышали все прохожие, некоторые с детьми. Я поймал на себе несколько удивленны и возмущенных взглядов. Дед, видимо, тоже обратил на это внимание, но, как выяснилось, прервал меня по другой причине.

- Достаточно, - сказал он и пристально посмотрел мне в глаза. - Достаточно. Я читал эту статью еще тридцать лет назад. И все наши ее читали. И не только ее, таких статей много тогда было. Понимаешь... Сначала, когда война началась, в газетах были восторги и размахивание флагами. Потом, когда из Сайгона в Америку полетели гробы, начались протесты и стало ясно, что мы вляпались, в газетах появилась правда и всякий антивоенный пафос. А потом, при Рейгане, когда мы опять стали размахивать флагами и вошли в Гренаду, газеты снова стали петь гимны войне.

- Но это же не просто репортер пишет, а ветеран, такой же, как вы...

- На всякую блажь политиков найдется свой правильный ветеран, - дед говорил это уже не просто громко, но еще и с сердитой горечью, которая заставляла прохожих опасливо оглядываться и ускорять шаг. - Каждый раз, когда политики начинают новую войну, находится "великий" писатель-ветеран, который талантливо объяснит молодым идиотам, почему убивать и умирать это самое крутое, что может случиться с мужиком в жизни. Ты думаешь, мы таких статей не читали в свое время? Да перед началом Вьетнама их вслух на школьных переменах зачитывали. Дерьмо!

- А как же военное братство, подвиг, самые интенсивные переживания победы над смертью?

- Победы над смертью? - дед снова затянулся, а потом резко выбросил вперед руку с сигаретой, указывая на Вьетнамскую стену. - Вон на этой стене все мои 26 друзей, да-да, тех самых братьев по оружию, которые "победили смерть"! Это смерть победила всех нас, и тех, кто на этой стене, и тех, кто выжил. И парня этого, Билли, которого ты цитировал, она тоже победила. Слабак он, и слабак каждый, кто пытается оправдать свою зависимость перед войной. Значит, ничего стоящего он не сумел больше создать в своей жизни, ничего, что оказалось бы сильнее, важнее этой тоски по войне.

- А вы сумели? - спросил я.

- Не знаю, - спокойно ответил дед. - Но я точно знаю, что вся эта военная романтика - дерьмо, которым травят себя старики, которым больше нечем похвастаться. Себя и молодых, которые войну только в кино и видели.

- Ну а сюда-то вы зачем тогда приходите?

- А чтобы вот она увидела, как много славных парней, ее ровесников, умерли только потому, что наши политики однажды решили доказать русским, что они круче. -

И дед показал на девушку, которая только что подошла к нашей скамейке. Рядом с девушкой притормозила коляска-электроскутер, которыми здесь часто пользуются пожилые и инвалиды. В кресле сидела грузная седая женщина с большим добрым лицом.

- Это моя жена, а это наша внучка.

Похоже, я не мог скрыть легкого удивления, и все трое заметили это. Дело в том, что, в отличие от пожилых супругов, девушка была явно восточных кровей - смуглая кожа, раскосые глаза...

- А я вот с русским журналистом о дерьмовой войне спорю, - доложил дед.

- Ну, русские о дерьмовой войне тоже кое-что знают, - внимательно глядя на меня, сказала бабушка в инвалидном кресле. - У них Афганистан был...

- И не только Афганистан, - кивнул я.

- У нас тоже потом был Афганистан. Никто ничему не учится! - махнул рукой дед и вдруг хитро улыбнулся, - Знаешь, а ты прав, кое-что из той войны я вспоминаю с удовольствием. Вот тебе история. Я в начале 70-х вывозил оттуда беженцев, тех, кому вьетконговцы точно бы голову оторвали, если бы они остались. Там разные люди были - в основном, семьи военных и просто богатые вьетнамцы. Так вот, встретил я там девчонку местную, стройную, миниатюрную такую, женился на ней, привез в Штаты, а она тут вон как растолстела, аж глаза округлились! Ходить сама ленится!

- Хватит уже одну и ту же идиотскую шутку по сто раз повторять! - сердито остановила деда жена. - Он всегда, когда правду говорить стесняется, так по-дурацки шутит. А на самом деле вот как все было. Он сделал мне предложение перед своей последней командировкой. Я согласилась. А оттуда он вернулся с двумя пятилетними узкоглазыми близнецами, мальчиком и девочкой. Они были сироты, всю их деревню разбомбили, родственников не осталось. Он решил их усыновить. И потом, много лет спустя, сказал мне, что, если бы я тогда отказалась или рассердилась, он бы на мне не женился. Теперь они выросли, у каждого свои семьи. И это единственные наши дети.

- Тот мальчик стал моим папой, - вступила в разговор девушка. - А у тети четверо детей, так что у дедушки аж пять внуков!

- Ладно, ладно, все мои тайны выдали! - попыхивая очередной сигаретой, проворчал дед и встал со скамейки. - Ну что, пойдем, а то солнце садится...

Он повернулся ко мне и протянул руку:

- Рад был с тобой поговорить, извини, что тебе кричать пришлось. Зато теперь ты знаешь, что, кроме контузии, я привез с этой дерьмовой войны.

via