Капканы реальной политики

Что-то мне подсказывает, что 75-летие "Договора о дружбе и границе", подписанного в Москве 28 сентября 1939-го Иоахимом фон Риббентропом и Вячеславом Молотовым, не будет у нас отмечаться как важный юбилей. И это несмотря на значимость события.


Ведь если пакт Молотова–Риббентропа от 23 августа 1939-го был своего рода протоколом о намерениях, то пять недель спустя новый документ, скрепленный автографами той же пары государственных деятелей, зафиксировал линию соприкосновения обеих держав, практически сложившуюся после ликвидации польского государства.

Августовские наметки подверглись далеко не случайной правке. Из германской сферы влияния в советскую была переведена Литва, а взамен Сталин отказался от польсконаселенных земель вплоть до Вислы, которые первоначально ему причитались. Вместо того, чтобы быть разделенной на части, практически вся этнографическая Польша оказалась под немецким владычеством, а новый западный рубеж СССР почти совпал с "линией Керзона", некогда предлагавшейся Антантой в качестве этнически обоснованной советско-польской границы.

Апологеты Сталина, чье мнение сегодня, насколько можно понять, совпадает с официальным, считают его действия в тот момент триумфом realpolitik – трезвой, мудрой, дальновидной и чрезвычайно полезной для державы. Одним словом, образцом, которому сегодня надо следовать во внешней политике России. И все опять получится блестяще.

Ну что же, давайте посмотрим на уроки, которые тогда преподал Сталин. Моральные оценки исключим сразу. Ищем ответы только на те вопросы, которые ставит сама realpolitik. Адекватной ли была сталинская картина мира, и предвидел ли он ход мировых событий? Усилилась ли от его мероприятий советская держава — и в короткой перспективе, и в дальней? Кто в итоге выиграл от сталинской безоглядности в его политике державной выгоды?

Идем по порядку. Сталин в 1939-м правильно оценил всю степень неготовности британского и особенно французского правительств всерьез воевать с Гитлером. Его мысль о том, что с нацистами договориться можно, а с англо-французами нельзя, была в тот момент вполне трезвой.

Но еще более трезвой была запасная мысль, которую он исподволь проводил. Сталин вовсе не хотел, чтобы Британия и Франция проиграли Гитлеру войну или стали непримиримыми врагами СССР. В договоре о границе он перевалил ответственность за коренную Польшу на нацистов и тем самым оставил возможность для будущего союзничества с западными демократиями. А позднее, весной 1940-го, остановил наступление вглубь Финляндии, когда его продолжение стало грозить войной с англо-французами. И даже потом, после разгрома Франции, он не позволил Гитлеру столкнуть себя с изнемогшей, как тогда казалось, Британией. На переговорах в Берлине осенью 1940-го Молотов не принял предложения двинуться на юг захватывать британские владения.

Сталин того времени понимал, что в мировой игре нельзя противопоставлять собственную страну всем остальным сразу. После 1945-го он перестал это понимать. Его картина действительности потеряла адекватность и упростилась до предела. Советская держава вместе с постепенно редеющим сообществом сателлитов втянулась в безнадежное противостояние со всеми мировыми центрами силы.

Холодная война была, с точки зрения интересов СССР, непоправимой ошибкой. Но ошибкой вполне закономерной, продиктованной радикализацией все той же realpolitik – вплоть до мифа о том, что чем больше будет демонстраций могущества и превосходства, тем это полезнее для державы.

Правда, расхлебывать последствия пришлось уже сталинским наследникам. А новая холодная война, о которой говорят сегодня, отличается от первой еще и тем, что у России XXI века нет ни внутренних ресурсов, ни престижа, ни вассалов, которые были у победоносной сталинской империи.

Второй вопрос был о том, усилился ли СССР благодаря советско-немецким пактам 1939-го.

Сталин стремился тогда решить две задачи: расширить свои владения и оттянуть войну с немцами, которую считал очень вероятной или просто неизбежной. Присоединенные территории, помимо прочего, должны были облегчить первую фазу этой войны. Что касается выигранного времени, то споры о том, хорошо ли им воспользовались, не кончатся никогда. Но, в любом случае, соотношение сил для Советского Союза к 1941-му году, как минимум, не ухудшилось. А вот новые земли военных выгод не принесли. Лояльность Советскому Союзу большинства их жителей была минимальной, и немцы заняли эти территории мгновенно.

И тут тоже сказались радикализм и безоглядность сталинской realpolitik. Балтийские государства в 1939-м не так уж мучительно страдали от того, что их сделали советскими сателлитами. Но превращение их в 1940-м в союзные республики, продиктованное лишь слепой страстью расширить державу, привело к тому, что там стали ждать немцев как освободителей. Жестокость и бездумие, с которыми проводилась советизация Галиции, дали сходный эффект.

Советский державник напомнит, что в конечном счете, пусть и после долгих лет борьбы и многих жертв, Советский Союз отстоял эти территориальные приращения. Еще до окончания Второй мировой войны союзники признали западные границы СССР, установленные Сталиным в 1939-м – 1940-м (правда, США сделали это с оговорками насчет стран Балтии, но эти оговорки были лукавыми и сугубо символическими).

Но в том-то и дело, что в самом "конечном счете" это державу вовсе не усилило. Балтийские республики всегда смотрели на Запад и своим недобровольным присутствием в семье советских народов не укрепляли ее, а разрыхляли. Именно они в конце 1980-х первыми устремились из СССР, подав пример всем прочим. А присоединение западноукраинских земель, с их сильнейшей украинской идентичностью, сыграло огромную роль в том, что "украинская идея" завладела потом всей Украиной.

Ну а теперь, раз уж мы условились не касаться моральной стороны событий, перечислим сегодняшних выгодополучателей от сталинских деяний 75-летней давности, не упоминая их невероятной человеческой цены. Просто назовем те страны, которые оказались в выигрыше. Это, например, Литва — в 1939-м она получила от Сталина свою столицу Вильнюс, отобранную у Польши. Это Украина, обретшая тогда границы, о которых мечтали несколько поколений ее патриотов. Это расширившаяся Белоруссия. Отчасти это даже и Польша, усеченная на востоке, но потом в порядке компенсации передвинутая на запад и впервые ставшая сплоченным моноэтническим государством.

Ясно, что это не причуды истории, а прямые последствия сталинской realpolitik. Причем сам Сталин, во-первых, совершенно их не предвидел, а во-вторых, никоим образом не мог к ним стремиться. Репутация всевидящего стратега сохраняется за ним просто потому, что он не дожил до тех времен, когда плоды его курса проявились достаточно наглядно.

Так называемая "реальная политика", политика цинизма и опоры на одну только силу, всегда обманывала тех, кто слишком горячо в нее верил и слишком настойчиво проводил. Обманет и в этот раз.

Сергей Шелин