ГЕНИЙ НАИЗНАНКУ. КНИГА 3. ГЕНИЙ ПУСТОТЫ
М.Максимович считал лишним составление жизнеописания поэта, указывая, что в жизни Тараса Григорьевича было «столько грязного и безнравственного, что изображение этой стороны затмит все хорошее». Не преувеличил ли старик? Это о певце несчастной малороссийской девушке Катерины, которую спокусив москаль?! К слову, отмечен в биографии «раннего Кобзаря» похожий случай.
По Тарасу!
Известно, судьбоносной для Тараса стала встреча в Летнем саду с художником Иваном Сошенко В первую очередь ему обязан был молодой невольник пана Энгельгардта свободой. Иван приютил Тараса в своей комнате, делился с ним последним куском хлеба, «натаскивал» в живописи, более того, позволил своей невесте Маше, русской девушке, позировать нищему служителю Апеллеса. Кончилась крепкая мужская дружба двух малороссов тем, что квартирант соблазнил под носом своего доверчивого покровителя семнадцатилетнюю натурщицу. О чувственном коханнi, что приходит и уходит, я расскажу в 4-й книге настоящего 5-книжия. А здесь остановлюсь на любви к братьям и сёстрам.
Ещё до солдатчины у вольного Шевченко появилась возможность выкупить их из неволи. Средства на благородное дело добыла его покровительница, княжна Репнина, тряхнув кошельки местной аристократии. И неосмотрительно передала деньги своему любимчику. А тот их прокутил, поторопившись обнадёжить родичей скорой свободой. Видимо, очень неприятно было читать высокой поэтической натуре письмо оскорблённой княжны: «Жаль очень, что Вы так легкомысленно отказались от доброго дела для родных ваших; жаль их и совестно перед всеми, которых я завлекла в это дело». Пришлось надолго спрятать глаза и от братьев, сестёр. Он попросту забыл о них на целых двенадцать лет – ни писем домой, ни воспоминаний в дневнике, в то время как его тонко устроенную душу несказанно волновали «i мертвii живii ненардженнi земляки». Родные узрели великого уроженца Кирилловки только через два года после расставания императорской армии с бессменным часовым у беседки в комендантском саду. Раньше не мог. Украина, конечно, манила своего тоскующего сына на лани широкополi, но столица ворогiв, с которыми жити тяжко, обещала ему стол и кров и покровительство сильных, которых он гневно клеймил в вiршах и от которых с рассеянностью признанного пиита принимал благодеяния.
Панегирик убийцам
Прочтите поэму Шевченко «Гайдамаки». Антипольские мотивы в поэме насыщены бранью и живописанием кровавых сцен. Это панегирик убийству и убийцам, причем, извращенцам в самых крайних проявлениях кровавого хобби. Загробные наставления карателям ОУН-УПА, на 1943 год. Сцены насилия выписаны ярко и выпукло. Русскому читателю, не знакомому с нюансами мовы, к сожалению, глубина подлинника недоступна. Я беру на себя смелость и труд представить вам этот отрывок в своем переводе (слабонервных прошу заткнуть уши, детям на ночь не читать!):
Пробудились паны-ляхи,
да уже не поднялись:
Встало солнце — паны-ляхи
Покотом лежали.
Альта красною змеею
Весть несет повсюду,
Чтобы вороны слетались
К праздничному блюду…
«Кар-р-р»- выклевывает мертвым
черный ворон очи;
Казачки запели песню
Дружно этой ночью.
Но дело не в самом натурализме. Писатель на то и художник, чтобы создавать правдивые картины событий. Однако душа художника неотделима от кисти, от пера. Как бы ни старался художник принять позу нейтрального наблюдателя, быть беспристрастным ради истины, его собственная душа, его боль, его личное отношение к изображаемому непременно проявятся под слоем краски, между строк рукописи. И чем тоньше, чем более мастерски владеет автор орудием труда, тем четче проступает он на заднем плане изображаемого. Прочтите еще один раз страшную картину Бородинского побоища. Куда бы не заводила вас нить повествования, вы видите Толстого, слышите его глухой, наполненный болью голос, однозначный протест его души.
В поэме «Гайдамаки» ничего этого нет. Боли поэта не ощущается. Но есть упоение разворачиваемой Кобзарем панорамы резни. Он весь там, в гуще событий. И если в его руке не нож, то перо, которое бывает опаснее ножа. «Крови мне, крови! Крови шляхетской, ведь мучает жажда, хочу я смотреть, как чернеет она, кровью хочу я упиться». Герой, который произносит эту тираду (но, к счастью, не его прототип), режет в поэме своих подростков-сыновей («бо дал присягу»?!) за то, что мать отдала их в католическую школу. В понятии литературного персонажа (значит, автора-литератора) школьники заслуживают высшей меры наказания за… измену Украине (!!!) Принимая во внимание духовное влияние Шевченко на нынешних сепаратистов, пришедших к власти на Украине, боязно становится за тех школьников из украинских семей, родители которых выбрали русскую школу. Гуманизм гуманизмом, а Украина превыше всего! К слову, в своей поэзии Шевченко и Бога готов проклясть ради Украины, которую он любил словесами, не душой, прекрасно обходился без неё годами.
Витязи велике и «прескурвины сыны»
Теперь заглянем на Кавказ и в «Кавказ» – поэму, которая дала историческое и нравственное право львовским последователям Защитника угнетенных народов переименовать улицу Лермонтова, одного из рядовых усмирителей черкесов под суверенной крышей сакли, в улицу нового «Прометея» (один из образов поэмы) – Джохара Дудаева. Уверяем, чтение «Кавказа» не пройдет для вас бесследно. В какой-то мере, пусть на вершок, вы невольно переместитесь смущенной душой в сторону симпатий к «витязям великим, Богом не забытым». Разумеется, Шевченко не мог знать Шамиля Басаева, он пел славу эмиру Шамилю и его горцам: «Вы боритесь – поборете, Бог вам помогает! С вами правда, с вами слава и воля святая!» Но есть еще один документ на эту тему. Интимный. Письмо Тараса Григорьевича наказному атаману Я. Кухаренко. Тот был кубанцем, следовательно, потомком запорожцев, добровольно, кстати, переселившихся с Днепра на Кубань. Здесь их сабли, лишенные крымско-татарских голов, нашли применение на головах «черкесских», тех самых шевченковских «витязей великих» из поэмы. Только в письме поэта к атаману они превратились в … «прескурвиных сынов, вражьих черкесов», простите за лексику. В эпистолярном мнении обличителя несправедливой войны чиновный земляк Кухаренко, по сути колонизатор, угнетатель горцев, выступает «истинно благородным человеком», чьими подвигами поэт восхищается, «мнением которого дорожит». Как же «все императоры», «великие князья» и их «люди муштрование», то есть «москали», которых, по поэме, всех должно в горской крови утопить? Где Кобзарь искренен? – В поэме? В письмах? Ай-ай-ай, настоящие гуманисты так не поступают!
Несомненно, со стороны читателей раздастся голос, укоряющий меня за попытку внести коррективы в устоявшийся за почти столетие образ Кобзаря. Стоило ли тратить чернила? Что это меняет? Шевченкоманы, не смотря ни на какие доводы, останутся при своём мнении, а поскольку недруги русского единства на Украине – сплошь шевченкоманы, камень в огород вчорашнiх братiв лишь ещё больше озлобит их против москалей. Мало нам «голодомора»? Имперской и советской «оккупации Украины»? Донельзя раздражающей «нацiонально свiдомих» победы русских над «лучшим другом Украины» Карлом XII и его лукавым союзником Мазепой? Резнёй крымчаками арьергарда царского войска при Конотопе, записанной незалежными историками, как торжество козакiв над дворянской конницей, вожделённого реванша за все «украинские обиды» не взять, понимают самые отпетые противники Единой Руси.
Но в их идеологическом арсенале есть средство, ускоряющее зомбирование по меньшей мере двадцать миллионов некорiнних, мiгрантiв, пока что сохраняющих в себе и вокруг себя русское языковое пространство. Это средство - мрачная шевченковская стихия (назову так), в которой его «канонический образ» и разлагающий единую русскую душу яд его избранных апологетами творiв, и их новейшие комментарии, и всё, что порождается теми, кто призывает жити по Шевченко, то есть мерять «меркой Тараса» историю, искусство, литературу, родовую память, веру в Бога, нравственность.
Сокуров 1 views
Комментариев нет: