ГЕНИЙ НАИЗНАНКУ. КНИГА 5. ИХ БЛАГОРОДИЕ ГЕНИЙ

Пламенный Революционер, Защитник Угнетённых стал паном в реальности. До свидетельства о выслуге дворянства бывшим крепостным Тарасом Шевченко дойдём, не спешите. Вначале преамбула.


Какими только лестными титулами не был удостоен Великий Кобзарь, когда он весь не умер, убежав тленья в заветной лире (то бишь, в кобзе)! В предыдущих 4-х книгах своей личной Шевченкианы я их перечислил. Они сидят в нашем сознании, как гвозди с зазубринами, со школьной парты.


Особенно кажется мне надуманным представлять Шевченко революционером-демократом. В революционности сего «революционного демократа» (равно, как и в демократизме) сильно сомневались проницательные современники, в том числе Драгоманов. Да и мы, простые читатели, видим: в своём творчестве Шевченко – чернильно-бумажный бунтарь пугачевского толка, мститель-теоретик, призывающий «добре острить секиру». Его антицаризм проявлялся в нотах типа: «Царей, кровавых корчмарей, в железо-кандалы закуй, в глубоком склепе заточи», в ругани в адрес императрицы: «Сука!». Революционные преобразования он темпераментно представлял «окроплением злой вражьей кровью» будущей воли, когда «потечет старiками (100-реками) кровь в море». Чья кровь? Да  панская же, только выборочно – в первую очередь москалей и поляков (и жидов за компанию). Много позднее другой поэт, кобзарь советской эпохи Павло Тычина, продолжит своего предшественника в революционном раже: «Всих панив до ‘днойи (одной – С.С-В.) ямы,// Буржуйив за буржуямы// Будэм, будэм быть,// Будем, будэм быть!». Как видим, от зачинателя до продолжателя один шаг.
Все  переживания «за знедолэный народ» концентрировались у Кобзаря в литературной, поэтической сфере. Но и здесь поэт-гайдамак  никак не отозвался на готовящееся освобождение крестьян. Ведь, к его досаде, обходилось без желанного кобзарю образа «100 кровавых рек». На практике ему представилась возможность выкупить из неволи сестёр на деньги, собранные для него (sic!) ненавистными ему панами, да у «певца воли» в то время были иные, более неотложные расходы…  Видимо, собирал деньги на «точило для сокиры». Как отмечает Н.Ульянов, «Не верил Драгоманов и в его хождение в народ, в пропаганду на Подоле, в Кирилловке и под Каневом. Кроме кабацких речей о Божьей Матери, никаких образцов его пропаганды не знаем».

Но не является секретом действительное, идущее вразрез с литературным, отношение Шевченко к «панству», реальному, без которого он буквально не смог бы физически выжить. Да, современники отмечали  свойство Тараса во хмелю вдруг, без достаточной на то причины, набрасываться на окружавших его «панов и панночек» со слезливо-злобными  выкриками, вроде «палачи!», «тираны!». Но такое сходило ему с рук, ибо в другом состоянии этот простолюдин, наделённый множествами приятных талантов, был тихим, скромным мил-человеком, душой любой компании: и споёт, и спляшет, и царя медведем представит, как заправский лицедей.

Более того, он сам искал внимания представителей правящего сословия, льстил им, заискивал перед ними,  не брезговал принять дар «с барского плеча», имел лёгкий доступ к их кошелькам, охоч был к общению с сильными мира сего. Родная Украина, конечно, манила своего тоскующего сына на лани широкополi, но столица ворогiв, с которыми жити тяжко, обещала ему стол и кров и покровительство властных лиц, которых он гневно клеймил в вiршах и от которых, с рассеянностью экзотического пиита, принимал благодеяния.   Хвылевый заметил: «Разве  не Шевченко… научил нас ругать пана, как говорится, за глаза и пить с ним водку и холуйствовать перед ним?». Каревин: «Гневные антикрепостнические тирады в своих произведениях поэт сочетал с весьма приятным времяпрепровождением в помещичьем обществе, развлекая крепостников пением, стихами и анекдотами». Биограф Чалый: «Как в душе Шевченко могли в одно и то же время ужиться высокие идеалы поэзии с пошлостью окружавшей его среды?».

По мне, такое двойственное отношение к «рабовладельцам» со стороны бывшего «раба» объясняется тем, что  их милости к себе ему было мало. Пуще всех земных благ он хотел принадлежать к их сословию.  Обойти  выпавшую ему на долю безнадёжную родословную можно было двумя путями:  или выслужить высокий чин по «Табеле о рангах», что было, он понимал, для него не реально;  или  пением под кобзу «завести»  тёмные массы на  «окропление воли злою вражеской кровью». Мечтал: пока другие, не столь одарённые, окропляют со вкусом, можно, под шумок, под личиной Национального Пророка, самому панувать,  садиби, мури будувать. Свои собственные. Каким бы паном стал Тарас Григорьевич, гадать не приходится. Ещё до солдатчины, когда молодой художник и начинающий кобзарь, не обладавший «правом первой брачной ночи»,  массово портил дворовых девок в имении Репниных, он демонстрировал свойства записного паныча по призванию. Позже в  дневнике привилегированного солдата Шевченка, спавшего на койке при редких ночёвках в казарме,   остался образец его отношения к солдатам, спавшим, в отличие от него,  на нарах: «Рабочий дом, тюрьма, кандалы, кнут и неисходимая Сибирь – вот место для этих безобразных животных…».  На мой ум приходит Салтычиха. А на ваш?

Погодите, погодите, читатель! Вопрос, какими бы панскими замашками отличался бы Тарас Шевченко, мы здесь рассматриваем при допущении «если бы он стал (или был по рождению) паном». В этом нашем ошибка. Ведь Пламенный Революционер, Защитник Угнетённых стал паном в реальности, без «если». Не спешите сомневаться. Сей миг, будут вам доказательства. Стихийным шевченкофилам, отдельно шевченкоманам предлагаю присесть. Как бы чего… За себя я не опасаюсь, в смысле мордобоя: не достать. А словесные оплеухи выдержу. Не впервой.

Вот вам, чёрным по белому, свидетельство. Смотрите на заголовок:
Свиде[те]льство
Из императорской Академии художеств. Академику ее Тарасу Григорьевичу Шевченко в том, что он удостоен сего звания бывшим 4-го ч[исла] сентября сего 1860 года торжественным годичным собранием Академии и что по силе всемилостивейше дарованной привилегии имеет он право на утверждение, по сему званию, в чине титулярного советника. Вследствие чего и дано ему, г. Шевченко, сие свидетельство, для предъявления полицейскому начальству во время проживания на квартирах в С.-Петербурге. Ноября 5 дня 1860 года.
Конференц-секретарь [подпись]
Производитель дел В. Зворский
Для тех, кто имеет смутное представление о Петровской Табеле рангах (закон о порядке прохождения государственной службы в Российской империи, принятый в 1722 г.)  поясняю:

На 1860 год чин титулярного советника давал право на личное дворянство.  Этот чин являлся эквивалентом звания, кажется, капитана в пехоте и камер-юнкера в придворной службе. Таким образом, бывший «крипак пана Энгельгардта» по чину стал равен  родовому аристократу Александру Пушкину, в то время покойному. И только потому, что он лучше, чем Пушкин, словом, академически, писал картины маслом (Пушкин, хороший рисовальщик,  маслом, насколько помнится, вообще не писал). А вы говорите, что в царской России отсутствовала демократия! Верите на слово, что «царi» это «кровавi корчмарi»! (к слову, вы можете себе представить «кровавого трактирщика»?) Конечно,  появись у новоиспечённого дворянина наследник, ему бы пришлось добывать право на  известные привилегии личным трудом. Но факт есть факт. В Российской империи ноября 5 дня 1860 года полку дворян прибыло – из числа непреклонных с ними борцов, революционных демократов.  А конкретно,  Основатель революционно-демократического направления в истории украинской общественной мысли  перешёл в разряд той самой ненавистной ему шляхты, кровью которой мечтал «упитися» любимый герой Кобзаря. Автору «Гайдамаков» осталось резать себе вены и упиваться до «не хочу». Неисповедимы пути Господни!

Мне возразят: так ведь не перешёл! Поправляю: не успел. Не успел оформить утверждения «по сему званию Академика  в чине титулярного советника». Умер через 4 месяца. Жаль. Даже не нарадовался.  Может быть,   всё ждал стука в дверь: а вдруг нагрянет с поздравлениями сам царь. Тот самый одоеный щенок той самой Суки, чью смерть он недавно в своей индивидуальной манере «воспел» (см. «Гений и свинство»).  Куда прикажете глаза девать?  Вот и не выдержало сердце Кобзаря. 47 лет всего исполнилось. Жить бы и жить ещё долго его благородию титулярному советнику Тарасу Грыгоровычу Шевченко в соседстве со змеями, что мерещились ему по углам (куды не глянь). Да не судилось. Поэзия, при аккомпанементе под кобзу, – штука опасная, обоюдоострая.
Конец пятикнижия о Гении
Сергей Сокуров

Комментариев нет: